В ситуации нападения России на Украину для многих граждан шок от самого этого еще недавно немыслимого факта усугубляется дополнительным шоком – шоком от предложения осознать, что страна и ее народ на самом деле агрессивны и поддерживают неправедное дело.
Как жить и на что надеяться, если разрешенная в стране социология служит для власти еще одним средством убеждения согласиться с тем, с чем соглашаться нельзя? Есть ли этому какие-то альтернативы?
Впервые идею «партизанской социологии» я выдвинул вскоре после начала военных действий и фактического введения в России военной цензуры в материале для «Инсайдера», посвященном проблеме оценки отношения российского общества к войне.
Идея эта заключалась не столько в том, чтобы призвать к подпольным, а значит потенциально опасным для самих социологов способам узнавания правды через «подглядывание» за обществом, сколько к творческому обращению с тем, что доступно и законно. Впрочем, чуть позже я представил эту идею в более широком ключе как активное инициирование неподконтрольных властям действий по сбору и обработке социальной информации. При этом предполагается работа не столько с количественными опросами, сколько с качественными исследованиями, то есть несанкционированная социология, строящаяся на разговорах с людьми, анализе текстов и общественного и сетевого дискурса. Цель такой партизанщины как асимметричного ответа на существующие ограничения — получение правдивой и углубленной картины происходящего.
Что касается доступных и законных данных, то надо исходить из того, что их производство и распространение контролируются Кремлем как информационное оружие, направленное в первую очередь на собственное население — но также и на внешний мир. Это оружие настоящей горячей войны, развязанной ради сохранения путинской системы правления.
Ответом должен быть «умный подход» к результатам опросов общественного мнения, то есть их радикальная критика — исходят ли они от полностью прокремлевского ВЦИОМа или от относительного независимого Левада-центра. Для этого необходимо максимально нейтрализовать три фактора негативного воздействия: искаженность информации, ее ущербность и ее ложную интерпретацию.
На данный момент непреложным фактом является то, что с искаженностью (иначе говоря коррумпированностью, испорченностью) самой опросной среды в ведущей агрессивную войну автократической стране по большому счету сделать ничего нельзя. Именно благодаря такой среде возможно производство шокирующего, но ложного впечатления о масштабе «фашизации» российского населения. При этом относительно свободный обмен информацией через независимые медиа и соцсети оставляет возможность активно распространять не столь искаженные данные, получаемые немейнстримными опросными агентствами, а также посредством таких независимых проектов, как «Хроники».
Критика искаженности данных разрешенной опросной индустрии может получить более широкое распространение, если воспользоваться более хитрыми методами. Один из них — «списочный эксперимент», когда две группы респондентов вместо того, чтобы давать вариант прямого ответа на поставленный вопрос, указывают количество вариантов, с которыми они согласны. При этом в списке вариантов для одной из групп отсутствует проблемный, тот вариант, который как раз служит причиной неискреннего ответа.
В частности, с помощью такого эксперимента ученые-социологи выявили, что «среди тех, кто в большей степени избегает риска (дать неправильный, то есть рискованный с точки зрения собственной безопасности ответ), фальсификация предпочтений является подавляющей.
Доля респондентов, как бы поддерживающих вторжение [России в Украину] в 1,5 раза выше, если их спрашивают об этом в лоб (66%), по сравнению с теми, кого опрашивают с помощью списочного эксперимента (46%)
С ущербностью, то есть неполнотой официально одобряемой социальной информации, когда исследователи просто не могут задавать многие принципиальные вопросы своим респондентам, в первую очередь можно бороться через показ значимых трендов и корреляций. Так, вне зависимости от абсолютных значений одобрения деятельности Владимира Путина из графика Левады мы видим, что путинская система предпринимает радикальные, немыслимые ранее шаги именно тогда, когда ей необходимо упрочить свое положение, нейтрализовав главную угрозу — угрозу чрезмерного падения своей популярности как основы права на правление.
Так поступила власть в марте 2014, аннексировав Крым, и та же ситуация повторилась в феврале 2022 с разворачиванием полномасштабной войны против Украины.
Другой способ преодоления ущербности социальной информации — показ таких корреляций, соотношений между ответами на разные вопросы, когда продвигаемый властями нарратив подрывается через акцент на парадоксальности его оснований.
Это хорошо видно на примере неестественного контраста между уровнями поддержки опрошенными действий российских вооруженных сил и их элементарной осведомленности о ситуации (данные Левады от 2 июня 2022). Так становится понятным, что говорить о поддержке гражданами России войны против Украины на основе должной информированности не приходится. Распространение этого понимания можно будет считать партизанским действием в виде социологической контрпропаганды.
При этом, разумеется, в рамках партизанской социологии по возможности необходимо проводить и альтернативные репрезентативные обследования, задавая такие вопросы, которые «обычными социологами» не задаются. Примером в этом является тот же Фонд борьбы с коррупцией, ныне не только не могущий заниматься опросами по разрешению, но вообще официально объявленный экстремистской организацией. Так, в последнем проведенном им обследовании со взвешенной выборкой содержится вопрос: «Представьте себе, что в российском бюджете образовались лишние доходы. На что Вы считаете правильным скорее их потратить?» Когда респонденту задается такой творческий вопрос с предоставлением вариантов ответов «на здравоохранение», «на пенсии», «на дороги», «на образование» и т. д., то даже предположительно милитаризованное российское общество оказывается не таким уж милитаризованным. Согласно Леониду Волкову, лишь менее 7% выбрали вариант «на военные расходы, на борьбу с НАТО».
Наконец, партизанская социология должна бороться с ложной интерпретацией социальной информации, у которой могут быть разные механизмы. Один механизм широко известен на уровне обывательско-интеллигентском, связанном с поведением так называемых «всепропальщиков». Не только через анализ опросных данных, но и через серии интервью, включенное наблюдение и дискурсивный анализ можно получать и распространять знания о том, что такое поведение обусловлено обычной когнитивной экономией, нежеланием прилагать дополнительные усилия не только по части действий, но и по части осмысления реальности.
Другой механизм ложной интерпретации работает на уровне специализированного знания, когда аналитиками чрезмерно акцентируется поведение тех, кто принимает решения, то есть делается сознательный перекос в сторону значения элит, а ненаучные оценки общественного мнения работают на усиление такого перекоса. Партизанский ответ на это — выявление мафиозных культурных ценностей путинской элиты и опоры этой элиты на манипуляции как самим общественным мнением, так и его пропагандистским представлением.
Основная задача партизанской социологии — преодоление военной цензуры в интересах самой науки. Благодаря такому преодолению станет возможным решение ее другой задачи — проверки гипотезы о том, что в России сегодня происходит принципиальный раскол не между разными частями общества, такими как аудитории телевизора и интернета или старшим и младшим поколениями, а между гражданским обществом и мафиозной группировкой, захватившей власть в стране.
В свою очередь, без научной поддержки борьбы гражданского общества против мафиозного «недостойного правления» трудно представить позитивный исход разворачивающейся на наших глазах, общей для всего постимперского восточно-европейского пространства гражданской войны. Но это тема отдельного обсуждения.
